You are currently viewing «Чувствую себя детективом»: главный патологоанатом Челябинска Анна Горфинкель рассказывает о своей работе

«Чувствую себя детективом»: главный патологоанатом Челябинска Анна Горфинкель рассказывает о своей работе

Главный патологоанатом Челябинска Анна Горфинкель уверена, закулисье морга вовсе не такое жуткое, каким кажется обычным людям, ведь посмертная диагностика — лишь часть работы этого отделения, намного чаще его сотрудники помогают живым. О том, как челябинка попала в совершенно не женскую (на первый взгляд) профессию и осталась в ней на долгие годы, мы узнали накануне Дня патологоанатома, который в России приходится на 22 марта.

В патологоанатомическом отделении ГКБ № 8 чаще помогают живым людям 

Анна Наумовна встретила нас в узеньком коридорчике патологоанатомического отделения, в той части, где лаборанты и врачи колдуют над небольшими стёклами с непонятными простому человеку цветными пятнышками.

На таких стёклах размещают образцы тканей, взятых на биопсию

— Наше отделение территориально делится на морг и лабораторию, где осуществляется работа по прижизненной диагностике, — сразу расставляет точки над i хозяйка отделения. — Все ткани, которые во время операций и более простых манипуляций берут на биопсию хирурги, эндоскописты, гинекологи, лор-врачи, попадают к нам, и патологоанатом делает своё медицинское заключение, чтобы в дальнейшем человеку назначили лечение. Чаще всего это, конечно, касается опухолей. Так что не думайте, что мы только вскрытием трупов занимаемся.

В морге трудится целый коллектив 

Тем временем в кабинете с приоткрытой дверью кипит работа — сотрудницы лаборатории замораживают, нарезают и отправляют в специальные машины частички образцов тканей, окрашивают их и передают докторам, а те изучают полученный материал.

Работа эта очень тонкая и кропотливая…

— У нас не всегда есть время, чтобы внимательно изучить образцы, зачастую принимать решение приходится в течение нескольких минут, потому что исследование проводится в момент, когда пациент под наркозом находится на операционном столе, — разглядывая в микроскоп одно из сотен стёкол, говорит врач-патологоанатом Инна Мильченко. — Порой от нашего заключения зависит судьба пациента, например, когда удаляется образование в лёгком, врачам нужно быстро понять, злокачественное оно или доброкачественное. Если мы скажем, что это лишь последствие перенесённой пневмонии, они просто закончат операцию, а если окажется рак — операция продолжится, и хирурги сделают больший объём, возможно, удалят орган.

…она проходит в несколько этапов 

Та часть здания, в которой патологоанатомы проводят большую часть времени, визуально ничем не отличается от обычной лаборатории, разве что запах формалина здесь прижился за долгие годы.

— Работа с формалином помогает дольше сохранять молодость, — шутит проходящая мимо нас сотрудница.

Иногда врачам приходится ставить диагноз за пару минут, в других случаях на него может уйти целый месяц

Вторая же часть здания — секционные, где происходят непосредственно вскрытия, напоминает оперблок, но неподготовленному человеку даже в пустом зале становится немного неуютно, и в голове один единственный вопрос:

— Анна Наумовна, почему вы пошли в патологоанатомы? 

— Я родилась и росла в медицинской семье — врач в четвёртом поколении. Моя прабабушка Анна Львовна была акушеркой ещё в царское время, дедушка, её сын Исаак Яковлевич Локшин, был военным врачом, полковником медицинской службы. Воевал, а после того, как его ранили в голову и комиссовали, работал начмедом в танковом училище. Мама Фаина Исааковна Локшина была первым цитологом в Челябинской области, почти все цитологи потом были её учениками, она много лет проработала в онкодиспансере. У меня уже выбора не было — когда растёшь в этой атмосфере, всё время слышишь медицинские термины… У нас дома часто бывали друзья-медики, в родне было много врачей, причём разных специальностей — педиатры, психиатры, хирурги. Это, конечно, всё повлияло. Ну и гены. Я закономерно продолжила семейные традиции.

Анна Наумовна говорит, что иногда в поисках диагноза чувствует себя детективом

— Но почему не педиатр или терапевт?

— В институте сначала было желание стать инфекционистом, но потом у нас появился прекрасный преподаватель, лектор по патологической анатомии Кива Наумович Сидельман. До сих пор храню его лекции. Это были увлекательные лекции, наверное, тогда он и заронил зерно. После института я поступила в интернатуру по терапии, увлеклась кардиологией, но потом звёзды так сошлись и я пришла работать в это отделение.

Разобраться в цветных пятнышках на стёклах порой очень непросто

— Как на ваш выбор тогда отреагировали близкие и друзья? Вы их не шокировали? 

— Вы знаете, приняли по-разному. Мама-цитолог одобрила, даже уговаривала меня. Подруги приняли не так однозначно. Некоторые говорили: «Вот выйдет у тебя дочка гулять, а ей скажут — твоя мама режет трупы!» Так и было. (Смеётся.) Я, понимая, что работа патологоанатома состоит не только из вскрытий, а прежде всего из исследования биопсийного материала, ей ответила: «Погоди лет пять, посмотрим». А потом увлеклась этой работой и ни разу в жизни не пожалела. Я иногда даже чувствую себя детективом — когда под микроскопом изучаешь препараты, от тебя зависит всё, ты должен найти виновника заболевания. Знаете, здесь даже элемент азарта присутствует.

Патологоанатомы любят шутить и не считают свою профессию суровой

— Но всё-таки женщине, наверное, сложно даже чисто эмоционально работать в морге?

— Патологоанатомы — профессионалы, работая в этой сфере, мы каким-то образом приспосабливаемся, адаптируемся. Когда патологоанатом за работой — он абстрагируется от личностных впечатлений, эмоций, ему важно правильно и достоверно сделать свою работу, поэтому обычно не возникает каких-то серьёзных проблем в психологической плоскости.

На вскрытиях врачи стараются дистанцироваться от эмоций, но не всегда получается это сделать, когда диагноз ставят живому человеку 

— А с тканями живых людей так же? 

— Вот тут часто бывает очень жалко людей. Мы их не знаем, видим только направление и материал, но, когда ставишь тяжёлый судьбоносный диагноз и понимаешь его последствия, бывает очень тяжело, особенно когда это касается молодых.

Иногда в поиске находишься длительное время и не можешь поставить диагноз — у нас ведь очень интеллектуальная работа, она требует больших знаний в разных областях медицины, постоянной учёбы. В крупных отделениях существует специализация, у нас этого нет, мы специалисты широчайшего профиля, поэтому приходится очень много читать, чтобы оставаться в тренде. Иногда мы просим лечащих врачей ознакомить нас с историей болезни, важно понять, чем пациент болел раньше, какая у него профессия. За рубежом нашу профессию называют «клинический патолог», потому что без клиники, данных других лабораторных исследований, анамнеза, информации о предыдущих операциях бывает очень трудно поставить диагноз. Представьте, нам прислали маленький кусочек из лёгкого или печени, а мы должны установить точный диагноз. Это нелегко. Поэтому собираем информацию, применяем разные покраски тканей, чтобы получить больше информации и сделать правильный вывод. Сложные случаи могут занимать до месяца, ведь, чтобы перелопатить всё, нужно время.

О числе пациентов, которым патологоанатомы помогают поставить диагноз, можно судить по внушительным стопкам карт и стёкол на рабочем столе

— Какую часть времени занимает работа с мёртвыми, а какую — с материалами живых людей? 

— Эти пропорции постоянно меняются. Они зависят от многих факторов, сейчас очень востребованы вскрытия, а ещё недавно работа с биопсийным материалом занимала до 80 процентов времени и интеллектуальных усилий. Дело в том, что самый точный диагноз — это диагноз патологоанатома. Сейчас важна точность посмертной диагностики в том числе, чтобы составить представление о том, от чего умирают люди. Теперь важно не просто установить, что человек умер от злокачественной опухоли, а на какой стадии была эта опухоль, какова её гистологическая характеристика, какие были метастазы и где. Это требуется и для системы здравоохранения, и для статистики смертности, и для государства, ведь не секрет, что демографические показатели в нашей стране оставляют желать лучшего по многим параметрам.

Дать достоверную информацию может только патологоанатом или судебно-медицинский эксперт, человек, осуществляющий вскрытие и формирующий статистику смертности, потому что мы оформляем медицинские свидетельства о смерти, в которых отражается основное заболевание, от которого умер человек, непосредственная причина его смерти, и на основании этого формируется государственная статистика.

Простому человеку никогда не понять, сколько информации может быть зашифровано в этих малюсеньких пятнышках

— А ошибки в диагностике случаются? 

— Патологоанатомы — врачи, люди, поэтому ошибки, конечно, могут быть, в нашей работе тоже есть и человеческий фактор. Конечно, ошибки бывают, важно, чтобы они были не какие-то принципиальные. Например, если это злокачественная опухоль, чтобы патологоанатом не ответил, что точно нет и наоборот. Потому что зачастую здесь и сейчас происходит оперативное вмешательство и от ответа врача зависит объём операции — удалят ли орган человеку или это будет органосберегающая операция, ответственность большая.

— Кто попадает на вскрытия в ваше отделение? 

— Мы являемся централизованным патологоанатомическим отделением горбольницы № 8, но вскрытие умерших на дому в нашем районе частично тоже осуществляется у нас. Кроме того, по маршрутизации к нам относится ГКБ № 5, как в плане вскрытий, так и в плане прижизненного материала.

— Очень много баек ходит вокруг вашей профессии, например, шутки о том, как человек вдруг очнулся в морге. Такое возможно? 

— Это, конечно, только байки, потому что смерть констатируется врачами, составляется протокол констатации смерти, точно фиксируются признаки смерти, время смерти, так что эти шутки из области ненаучной фантастики.

Анна Наумовна уверена, самый точный диагноз — это диагноз патологоанатома

— Когда знакомитесь с людьми и говорите о своей профессии, как люди реагируют? 

— Когда я только начала работать патологоанатомом, я стеснялась. На самом деле стеснялась. Говорила, что я гистолог. Некоторые уточняли: «Вы определяете, когда рак, а когда нет рака?» Я отвечала: «Да, можно и так сказать». Но со временем я стала гордиться своей специальностью. Очень мало нас, к сожалению, нехватка специалистов идёт по всей России, но при этом она очень востребованная, потому что биопсию сейчас берут практически из всех органов. Тем более я женщина-патологоанатом, считается, что это не женская профессия, у нас среди врачей больше мужчин.

В таком неприметном здании на территории больницы каждый день решаются судьбы людей…

— А вы как считаете, патологоанатом — это больше для мужчин или для женщин? 

— Патологоанатом должен обладать разными качествами: аналитическим умом, который больше присущ мужчинам, в то же время профессиональной интуицией, которая вырабатывается с годами, а интуиция — это больше про женщин. Должна быть способность к каким-то компромиссам, в том числе в общении с родственниками. Мы должны не только правильно поставить диагноз, но и уметь объяснить диагноз родным пациента, и это тоже больше про женщин.

— Вы каждый день видите смерть, наверное, после этого уже ничего не страшно?

— Мы те же люди, и в жизни нам свойственны страхи. Это здесь, в работе, никто ничего не боится, потому что все наши специалисты — профессионалы своего дела с большим багажом опыта и знаний. Знаете, к нам часто заходят люди и говорят: «Мы боимся». А я всегда им говорю, что бояться надо не мёртвых, а живых, и это так и есть.

…но об этом знают очень немногие пациенты

Хотите почитать другие истории челябинских врачей?

Рентгенолог из Челябинска Екатерина Марковна Сумная работает врачом уже 63 года. В свои 87 она трудится в одном из хирургических отделений горбольницы № 8. Возрастной врач работает наравне с остальными и не требует никаких поблажек.

Ещё один доктор из восьмой больницы Владимир Титов посвятил свою жизнь спасению людей. В этом человеке столько жизнелюбия и сострадания к людям, что вытеснить их не смогли ни служба в полевом госпитале в Афгане, ни работа в пекле Ашинской трагедии, ни многие годы, отданные санитарной авиации, ни работа в хосписе, где надежды уже нет.

Светлана Талипова
Фото: Илья Бархатов, Полина Авдошина

Оригинал материала: https://74.ru/text/health/66025714/?utm_source=vk&utm_medium=social&utm_campaign=74